Имена говорят сами за себя: Игорь Головатенко, Светлана Крючкова, Семён Скигин.
Этот концерт – своеобразная попытка «написать» лирический портрет композитора, взглянув на Чайковского не только как на композитора, но и как на человека. Камерная вокальная лирика охватывает весь творческий и жизненный путь Чайковского: первые «пробы пера» случились в семнадцатилетнем возрасте, последние романсы были написаны в последний год жизни. Романсы, словно музыкальный дневник композитора, отражают его эмоциональный отклик на какие-то события и размышления о жизни. А ещё они – своеобразная палитра художника: в них видно его становление, поиски новых выразительных средств, слышны отголоски будущих опер и симфоний. Так что этот жанр, пожалуй, самый «личный» в его творчестве.
Что касается нашего концерта, тут тоже есть смысл сказать несколько слов о жанре. Литературно-музыкальный вечер – не самый, казалось бы, привычный формат для больших академических театров. Однако этот жанр с каждым годом становится всё популярнее и отвоёвывает всё больше позиций в московской концертной афише. Он уже обзавёлся некими традиционными «поджанрами» – это чтения литературных произведений с музыкальными «иллюстрациями», вокальные и поэтические циклы, поэтически-музыкальные «портреты эпохи», просветительские программы, детские концерты и, конечно же, «портреты композиторов».
Идейным вдохновителем нашего концерта и автором его программы стал пианист Семён Скигин – концертмейстер с мировым именем, профессор Берлинской высшей школы музыки им. Эйслера, создатель множества интересных и оригинальных концертных программ, объединяющих музыку и слово, музыку и живопись. Его имя на концертной афише уже стало своеобразным «знаком качества», гарантией того, что программа будет как минимум интересной, а исполнители – как минимум выдающимися.
Участники концерта «Чайковский. Романсы и письма» действительно не нуждаются в представлении. Романсы Чайковского прозвучат в исполнении Игоря Головатенко – ведущего солиста Большого театра, любимца московской публики, покорившего крупнейшие музыкальные сцены мира (среди них Королевская опера Ковент-Гарден, Парижская национальная опера, Венская государственная опера, Баварская государственная опера, Вашингтонская национальная опера, Опера Лос-Анджелеса, Театр «Колон» в Буэнос-Айресе, Национальная опера Чили и др., а также Зальцбургский, Глайндборнский, Уэксфордский фестивали). Письма Чайковского читает выдающаяся актриса Светлана Крючкова. Её замечательные авторские концерты и чтецкие программы каждый раз встречают тёплый приём публики. За многолетнюю работу в концертном жанре, популяризацию русской поэзии и создание уникальных программ актриса была отмечена и литературными наградами: премией имени Цветаевой и медалью Пушкина – «За большой вклад в развитие и сохранение русской словесности».
Мы задали несколько вопросов инициатору – Семёну Скигину.
– Как возникла идея этого концерта?
– Самое любопытное, что программа концерта «Чайковский. Романсы и письма» родилась не в России, а в Германии. Когда я впервые туда приехал, то, окунувшись в музыкальную жизнь страны, познакомился с доселе мне неизвестными традициями немецкого исполнительства. В Германии литературно-музыкальные вечера очень популярны. Крупнейшие певцы сотрудничают с выдающимися артистами театра и кино, так возникают весьма любопытные дуэты. И это взаимопроникновение, взаимосуществование музыки и слова мне показалось очень интересным. Думаю, это обусловлено тем, что немецкий репертуар довольно сильно «завязан» на литературе. Некоторые вокальные циклы принято исполнять вместе с литературным первоисточником (к примеру, «Прекрасную Магелону» Брамса исполняют с отрывками из романа Людвига Тика). Я и сам не единожды играл такую программу с замечательным певцом Олафом Бэром и знаменитым, очень любимым в Германии актёром Фридрихом Вильгельмом Юнге. Именно он и стоит у колыбели моей программы, посвящённой Чайковскому.
После «Прекрасной Магелоны» я предложил ему сделать вместе что-то ещё, но на сей раз русское. И вот, на несколько месяцев зарывшись в письма и дневники Чайковского, я «собрал» литературный сценарий концерта. Чтец у меня был замечательный, оставалось найти подобающую исполнительницу. Ею стала тогда совсем ещё молодая и не «народная» артистка Ольга Бородина. Премьера нашего вечера состоялась на Дрезденском музыкальном фестивале. Потом мне удалось ещё несколько раз исполнить эту программу – и каждый раз вместе с первоклассными исполнителями. В Берлине – с Еленой Прокиной и Хансом Тойшером, в Ленинграде – с Ольгой Бородиной и Алисой Фрейндлих. И, наконец, в Москве, в Международном доме музыки – с Екатериной Семенчук и Аллой Демидовой. Так что у меня счастливый сценический опыт исполнения «Романсов и писем Чайковского».
– Да, звучит очень впечатляюще… А по какому принципу выбираются исполнители?
– Для меня сцена – это место общения. Как с публикой, так и со сценическими партнёрами. И я всегда стараюсь найти в них собеседников. Музыка – это диалог. Здесь очень важно услышать и быть услышанным. Это вообще самое главное в искусстве. К сожалению, так получается далеко не всегда. Я знаю великолепных исполнителей, которые настолько поглощены своим Я, что совершенно не могут услышать других. С такими исполнителями я расстаюсь без зазрения совести. Но тем радостнее, когда ты находишь партнёров-единомышленников. Я счастлив, что мне предстоит выйти на сцену с Игорем Головатенко и Светланой Крючковой. Они подлинные творцы, невероятно талантливые, умные, образованные артисты. Мы друг друга слышим и понимаем. Поэтому я жду нашего концерта с огромным нетерпением.
– И еще один ваш творческий собеседник – Чайковский?
– Всю свою музыкальную жизнь я провёл рядом с Чайковским. Причём, общаюсь я не с Чайковским-Эверестом, недосягаемым пиком, на который можно смотреть, только высоко задрав голову, а с Чайковским-человеком – странным, нервным, сложным, эмоциональным. Вот такого Чайковского я всегда ищу.
В искусстве очень трудно, пожалуй, даже невозможно быть всеядным. Всегда есть какая-то сфера, в которой ты находишь отклик, созвучие своему внутреннему миру. Как с живописью. Я делю её на две категории: что бы я повесил в своем доме, а что – нет. Это, конечно, звучит примитивно, но очень точно отвечает моему представлению. Я бы с радостью всегда имел перед глазами «Ночную террасу кафе» Ван Гога, а «Гернику» Пикассо не повесил бы. Это не значит, что я не люблю или не ценю Пикассо, просто на эту картину я не хотел бы смотреть каждый день. Так же и в музыке. Есть музыка, каждое обращение к которой в радость. И для меня это музыка Чайковского. К творчеству некоторых великих композиторов, которых я так любил в молодости, мне сегодня не хочется обращаться. А Чайковский – это мой собеседник на протяжении всей моей жизни, я от него не устаю и очень надеюсь, что и он от меня.
Очень рад, что мне три раза в жизни удалось сыграть циклы-абонементы всех романсов Чайковского. А также записать все сто четыре романса с Сергеем Лейферкусом, Ильей Левинским и Ниной Раутио для компании BMG.
– А как вы подбирали романсы и письма? Как выстраивали драматургию вечера?
– С одной стороны, она основана на хронологии жизни самого Чайковского. Мы говорим о важных встречах в его жизни, об отношениях с его несостоявшейся женой певицей Дезире Арто, с фон Мекк, царским двором и Константином Романовым. И последняя точка – смерть. Это основные пункты нашей драматургии.
С другой, невозможно обойтись без мелких нюансов, эмоциональных всплесков. Романс – это моментальная, сиюминутная реакция Чайковского на события, происходившие в его жизни. Вряд ли композитор, реагируя на какое-то событие, садился и писал большую четырёхчастную симфонию. А вот романсом на своё эмоциональное потрясение можно отреагировать быстро, что, как мне кажется, зачастую и было. Иногда я вчитывался в какое-то письмо, и оно мне казалось настолько ярким, что не включить его в программу было бы ужасно жаль.
Я пытался выстроить литературную ткань так, чтобы Чайковский предстал перед слушателем многогранным и эмоционально разнообразным. Старался создать образ лирического героя (хоть мне и не нравится это выражение) – образ, созвучный тем мыслям и чувствам, тем настроениям, которые я слышу в его романсах. Конечно же, это моё ощущение Чайковского. Но любое художественное восприятие всегда носит очень личностный характер. И, кстати, оно тоже может меняться. Лет десять назад мне подарили новое издание писем Чайковского – без «советских» купюр. Я вновь перечитал все письма и… переписал литературный сценарий концерта, потому что Чайковский предстал для меня иным, не причёсанным гребнем запрещающих законов советского музыковедения.
– То есть программа романсов на сей раз будет совсем другой?
– Эта программа – не догма. Она тоже живёт своей жизнью: какие-то романсы, как и письма, остаются, какие-то меняются. Я выбирал романсы не только как иллюстрацию к определённому периоду творчества Чайковского, но и как реакцию на то или иное чувство, выраженное словом. Какие чувства выражаются в романсах Чайковского? Любовь, горе, одиночество, печаль, радость… Все его романсы можно разделить на какие-то группы по эмоциональным ощущениям. И можно менять один романс на другой из той же «группы», не повредив общий тон и ход программы.
К тому же, сейчас я исполняю концерт с певцом-мужчиной. Естественно, что сама программа стала «мужской». Вообще, традиции русского исполнительства предполагают, что женщины могут петь как женские, так и мужские романсы (чего, кстати, нет на Западе), а мужчинам петь женские романсы не дозволено. Так что программу мы пересмотрели, и что-то в ней прозвучит впервые. Некоторые романсы из нашей композиции уже были у Игоря Головатенко в репертуаре, а что-то я попросил его выучить специально для этого вечера. Например, мне очень хотелось включить в программу романс «Как наладили: «Дурак!..», что продиктовано появлением в сценарии очень интересного письма Чайковского. Это должно стать одним из ярких, неожиданных эпизодов вечера.
Интервьюировала Александра Берёза
Официальный сайт Большого театра:
Большой театр в Telegram:
2 Комментария